В октябре 1995 года специальный корреспондент правительственной «Российской газеты» отправился на собственной новенькой «Ниве» и со своим сенбернаром по кличке Корф в Чечню. Об этих приключениях вы могли прочитать в «РГ» за 26, 27, 31 октября, 2, 4, 14, 15, 16, 22, 23, 24, 25, 29 ноября, 6, 14 декабря 1995 года. Вот каким длинным получилось путешествие по маршруту Москва – Кашира - Воронеж – Ростов – на – Дону – Ставрополь – Нальчик – Минеральные Воды – Назрань – Грозный! Но все-таки очень многое осталось за кадром…
В своих путевых заметках я рассказывал о солдатах на блокпостах и мирных жителях Грозного, пограничниках и строителях, беженцах и казаках. Ну, а как жили и работали в Чечне мы сами, журналисты – пишущие, снимающие и говорящие в эфире?
Андрей Щербаков, Борис Долгих и Таня Шутова из «Российской газеты», Саша Рябушев – из «Российских вестей» (впервые мы познакомились на льдине – снимал репортаж с Северного полюса), Женя Пискунов – РТР (сейчас собкор в США), Александр Харченко – ИТАР-ТАСС (сегодня собкор в Твери), Сергей Омельченко – программа «Время», Женя Кондратьева и Антон Гришин – «Российское радио», Сашка Чуйков – РИА «Новости» и примкнувший к нам доктор Александр Пожидаев из «Медицины катастроф» - все они ходили под одними чеченскими пулями и могли не вернуться домой. Но судьба милостива – живы!
«Пусть они порою были и герои.
Не поставят памятника им».
Эти симоновские строчки всегда приходят на память, когда мы поднимаем стаканы за тех, кто нашел свой конец в Чечне – ребят из НТВ, корреспондента спецвыпуска «Российской газеты в Чечне», водителя «Радио России» и многих других безымянных репортеров, чьи имена и даже названия их изданий ничего не скажут стороннему уху.
Главное – они были журналисты! А это значит, от безрассудства или бесстрашия идти туда, откуда бегут все остальные, с камерой высовываться из окопа, когда другие целуются с заснеженной, заледеневшей землей, срывать глотки, передавая информации в номер по единственному, почти не работающему телефону и верить: «Пусть это всё кончится Чечней, пусть война не докатится до вашего порога». Об этом инциденте сообщала даже программа «Время». В Грозном все журналисты были выселены из гостиницы Территориального управления.
По поступившим сигналам, в здание подложили бомбу.
Скажу честно, подобные сообщения воспринимаются здесь, на войне, совсем иначе, чем шутки московских школьников, доводящих столичных феэсбешников до белого каления.
…Это произошло в первый день приезда Тани Шутовой в Грозный. Словно примадонна она спускалась по гостиничной лестнице на первый этаж. А снизу на нее угрюмо поглядывали спецназовцы, охранявшие в ту ночь вход. Их появление здесь всегда говорило об обострении ситуации в городе.
На последней площадке Таня остановилась и несколько жеманно (женщина – всегда женщина!) воскликнула:
-Ах, как утомляет эта тишина!
И в тот же момент прямо за ее спиной, под стенкой дома рванула граната. Примадонна сиганула через ступеньки под лестницу, я осенил себя крестным знаменем, а спецназовцы встали на изготовку. Выйди сейчас, кто в коридор, пошевелись за портьерой – замочат, не глядя.
Но все обошлось. На утро выяснилось, что это Катька, наша дворовая собачонка, вечно вскипающая при виде Корфа, задела за растяжку. Фасад нашей гостиницы всегда минировался.
Отель типа «общага» находился за железными воротами в глубине двора. Слева обустроили пост спецназовцы, справа – разбомбленное здание с провалами в стене. Обычно его тоже минировали, и я очень боялся, как бы мой сенбернар не полез в руины.
В комнате, прозванной остряками палатой № 6, мы жили вшестером, не считая полюбившегося всем пса.
Еще в первый приезд я обратил внимание, что через ворота может проникнуть любой желающий. Местный сторож пропускал во двор все машины без разбора.
Вечерком он сам неожиданно заглянул к нам в каюту. Ну, как водится, конечно, налили. Потом сторожу стало скучно, и он решил произвести на нас впечатление.
Граната в его руках и до синевы сжатые пальцы, выдергивающие чеку, заставили всех притихнуть.
И вот в мертвой тишине – полет Антона Гришина через всю комнату. Железной хваткой паренек – а у паренька это 20-ый визит в горячую точку – сжимает руки с гранатой. Не дать выдернуть чеку!
Пусть мы посмеемся потом над ним, пусть граната оказалась учебной…Спасибо, Антон, мы пьем за тебя и твое Российское радио!
Однако предел есть и у заматеревших журналюг. И когда на следующий день к нам в номер вперся никому незнакомый чеченец и, ни слова не говоря, плюхнулся на мою койку, я не выдержал и вышел во двор.
-Ребята, - сказал я спецназовцам, - вы хоть из вежливости документы проверяйте.
ОМОН не заставил себя ждать.
-Я – строитель, - сказал непрошеный гость омоновцу, направившему ствол прямо в живот. И предъявил документы офицера ФСБ.
Лишь взглянув на них краем глаза, наш защитник зарычал:
-Ты знаешь, сколько я сам таких фальшивок могу нарисовать!?
Только когда грянули события в Гудермесе, в комнате произвели светомаскировку – повесили порванные осколками шторы из Теруправления. Во многом их появлению мы обязаны взрыву, что выбил все стекла из Терки. О нем стоит рассказать особо. То утро выдалось пасмурным, но сравнительно теплым. Затем резко похолодало, пошел снежок…Стало ветрено и противно.
После подъема мы долго ругались с коллегой по «РГ» Андреем Щербаковым. Не менее часа он ворчал на моего Корфа и его хозяина. Собачка ночью скулила, а я курил. И это раздражало чуткий сон Андрюши.
Потом мы помирились и вместе отправились в Территориальное управление, что буквально в двух шагах от нашего «отеля».
У входа чеченка средних лет торговала газетами и канцтоварами. Она расположила товар на пустых ящиках, прикрыв столичные издания целлофаном.
Я купил у нее «Российскую газету» и отказался от пачки писчей бумаги. Но потом, подумав, что всем нынче надо запасаться впрок, взял и ее.
Две девочки и мальчишка лет семи попросили денег.
-Дяденька, дай на булочку.
Я достал деньги и протянул пять тысяч.
Конечно, многовато, но других купюр не было.
В общественной приемной Теруправления и перед ним толпились посетители – старики в папахах и женщины в черных одеждах, в основном – только чеченцы.
Я так подробно об этом пишу, потому что через неполных полчаса и маленькие попрошайки, и аксакалы, и женщины в черном, и работники пресс-центра превратятся в куски дымящегося мяса, разбросанного взрывной волной.
Пока Андрей диктовал материал в Москву, я успел потолковать с часовым под брезентовым тентом, охраняющим ворота. За ними, во дворе терки стояли бронетранспортеры. На их броне экипажи грузили ящики с патронами.
В пресс-центр поминутно входили репортеры – очаровательная Женя Кондратьева, Антошка Гришин, Саша Харченко… А еще помню Александр Евтушенко из «Комсомолки»…Недавно шакалы отняли у него на чеченской дороге машину. Но вскоре ему и здесь достанется…Он последним уйдет из Теруправления.
Получив телефонную трубку, я проорал в нее главному редактору, что у нас все в порядке. Что ответил мне Юрков, неведомо. Связь была отвратительной.
Мы диктовали материалы и один за другим возвращались в гостиницу. Там, как говорится, уже было. Может, именно это неукротимое стремление с утра поправить здоровье и спасло репортерам жизнь.
В комнате на столе стояла початая бутылка. Я взял на грудь и принял горизонтальное положение, откинувшись на койку. И в этот миг грянул взрыв. Волной не только выбило стекло, но и распахнуло рамы. Моего пса размером с годовалого теленка выбросило за дверь в коридор.
Град осколков осыпал нашу гостиницу, а над местом, где находилось Теруправление, взвилось черное облако дыма.
Не сговариваясь, все репортеры ринулись туда. Операторы на ходу меняли в камерах аккумуляторные батареи, радисты выхватывали из чехлов микрофоны, кто побогаче налаживал автономную радиотелефонную связь с Москвой.
Бомбу заложили примерно в двадцати шагах от здания управления. Неподалеку – ФСБ. А рядом – киоск, торговавший всякой всячиной.
Возможно, сюда подогнали машину, начиненную взрывчаткой.
На месте катастрофы – лишь огромная зияющая воронка, обозначившая эпицентр взрыва. Разорванные человеческие тела, обгоревшие, разбросанные на десятки метров останки машин, рыдания и кровь…
Среди убитых – женщина, продавшая мне газету, водитель Радио России Юсуп Саламов, дети… В радиусе километра от взрыва есть раненые. Большинство пострадавших – мирные жители.
На следующее утро я продиктую в Москву:
«Горе и скорбь снова наполнили Грозный. Нет сомнения, что силы, совершившие этот теракт, должны обладать и очень серьезными средствами, и почти неограниченными возможностями. Кто они, пока неизвестно. Ясно одно, исполнители и заказчики – люди с собачьим сердцем. Впрочем, нет… Зачем обижать моего Корфа? За полчаса до взрыва он начал проявлять беспокойство и скулить. Но никто не понял сенбернара…» …В Грозном стреляют каждую ночь. Мы привыкли к автоматным и пулеметным очередям, разрывающим за окном тишину. Но когда заухала артиллерия, народ забеспокоился. Говорили, что боевики из Гудермеса соединились с остальными силами. Дудаев идет на Грозный!
В палату № 6 зашел человек в камуфляже.
-По нашим данным, в городе – три тысячи дудаевцев. Есть информация, что готовится захват гостиницы. Здесь – люди. А чеченам нужны заложники. У кого из вас есть оружие?
-Мы – журналисты! – откликнулся кто-то с койки.
-Жаль, - произнес камуфляж. – Подсобили бы в случае чего…
Я выругался про себя сквозь зубы, вспомнив, как доблестная московская милиция отобрала у меня, тогда фронтового корреспондента в Грузии, «Макаров». При желании убить можно даже сковородкой. Дело – не в стволах, а в руках, в которых они находятся.
В Грозном Дудаева ждали все, - кто со страхом, кто с ликованием, но ждали так, словно генерал просто обречен войти в город.
Целое утро я бродил по улицам, пытаясь прояснить ситуацию. Как и на любой войне, в Чечне хуже всего дело обстоит со связью и информацией.
В пресс-центре Теруправления, конечно, никто ничего не знал. Во время взрыва его руководитель, кстати, чеченец, пролетел на волне метров восемь и врезался башкой в стенку. От контузии мы лечили его самым доступным средством – водкой.
У МВД встретил знакомого милиционера – тоже чеченца. На мой вопрос о перспективах он по-мефистофельски улыбнулся и посоветовал:
-Рви отсюда когти – здесь скорое такое начнется!
Парни из ФСБ придерживались другого мнения. К одному из них я подсел в шалмане под маскировочной сеткой, что рядом с нашей гостиницей.
Он пил водку, и я взял еще два по сто. Всякая война – это всегда большая пьянка.
-Ты кто?
-Строитель, - отозвался он.
-По тебе видно, - усмехнулся я.
Какой строитель сейчас будет ходить в импортной кожаной куртке и белой рубашке?
Парень тоже улыбнулся и представился:
-Володя.
Лицом он напоминал отличника, окончившего школу с золотой медалью, но, тем не менее, был симпатичен. Девки за такими тащатся.
-Дудаев войдет в Грозный?
-Нет, - покачал головой чекист и еще раз хитро улыбнулся.
-У меня другая информация.
-Не войдет, - снова повторил он. – Я сегодня всю ночь провел на подступах к городу, видел, какие мы силы стянули.
Я опять заказал водки, сказал, что мой двоюродный брат – генерал КГБ и поинтересовался:
-Любопытно, что же по ночам ФСБ на подступах делает?
-Мы номера машин на блокпостах сличали.
-Да это же работа для ГАИ!
-Смотря, какие номера…
Сколько не добрых слов я написал о КГБ. «Любимая, меня вы не любили!» Сколько КГБ написал про меня, догадываюсь. Больше, чем Толстой об Анне Карениной. Но вот здесь, в Чечне, война все расставила по местам. Не по анкетам и доносам, а по делам, умению держаться и выдерживать. А дойдет до главного – нам, русским, вместе от боевиков отстреливаться и погибать.
Как я понял из разговора с Владимиром, ФСБ отслеживала перемещение дудаевцев и их главарей. Выходит, не так уж и неуязвимы Шамиль Басаев, да и сам Джохар Мусаевич.
Я слышал о них много хороших слов от знавших их людей. Но война есть война. И солдаты на блокпостах стреляют первыми, чтобы не выстрелили в них. Кто? Не важно. Сначала надо убить!
Последняя ночь была особенно напряженной. Я хотел верить чекисту, но он ничего не сказал о пятой колонне в самом Грозном. А сторонников мятежного генерала тут действительно – тысячи.
Почти вся чеченская милиция за Дудаева. По ночам милиционеры стреляют в спины русским солдатам. В нашей комнате стояла непривычная тишина. Внизу, у входа напряглись спецназовцы. И отправляясь в гальюн, расположенный в другом конце коридора, мы выпускали сначала Корфа. Сенбернар служил нам как бы белым флагом.
-Что делать, если боевики ворвутся? – спросил я бывалых людей.
-Лезь под койку, - откликнулся кто-то в темноте.
Канонада рвала воздух. Взрывы приближались. А когда ухнуло совсем рядом, под стенкой, Сашка Чуйков, один из «бывалых», выдохнул: «Началось!» И перевернулся на другой бок.
Я очень жалею, что не взял с собой видеокамеру. Какой мог бы получится фильм о репортерах на войне!
Вот после взрыва врывается в комнату дуайен нашей беспокойной братии Саша Харченко и, выхватывая у Радио России аппарат, командует:
-Устанавливай!
В распахнутое взрывной волной окно вытягивается антенна, и Харченко первым сообщает миру сенсацию.
Вот склонившись над телефоном с небрежно накинутой на плечи шалью диктует последние новости изящная Женя Кондратьева. (Будь моя воля, баб на пушечный выстрел к Чечне не подпускал бы!)
Вот возвращаются из Гудермеса попавшие под обстрел энтевешники.
Весело! Шумно! Здорово! Сегодня никого не убили! Все стулья сдвигаются к столу, режется нехитрая закуска (здесь в магазин сходить, как в атаку), и мы пьем за то, чтобы каждый выбрался из Чечни живым. И еще не знаем, что, выбравшись и отдышавшись, снова затоскуем по ней, по той сумасшедшей, неописуемой жизни на войне, где всё ясно и просто, где стирается всё наносное, лишнее, скверное, что есть в каждом человеке.
Харченко берет гитару и поет свою песню про наш журналистский спецназ. Вы только послушайте…
«Давайте не встречаться на войне!» -
Как хорошо Антонов нам сказал.
А мы сидели в окровавленной Чечне
И поминали тех, кто брал вокзал.
А в Грозном весь январь в бинтах и грязь.
Я вспомню всё в заснеженной Москве,
Как град осколков сыпался на нас…
Давайте не встречаться на войне.
В горячих точках журналистский наш спецназ:
Баку, Тбилиси, Приднестровье, Душанбе.
Теперь – Чечня! Вы вспомните о нас…
Давайте не встречаться на войне.
Я верю: наше братство на века!
Давайте встретимся в Твери и по весне.
И пусть шампанским вспенится река…
Давайте не встречаться на войне.
У этой песни есть посвящение – всем с кем работал в Моздоке и Грозном в начале первой чеченской кампании. Значит, и мне…
Александр передает гитару Антошке Гришину и к нам приходит Высоцкий.
Константин Симонов был не только писателем, но и журналистам. Сейчас, когда художественная литература почила в Бозе, значительно интересней читать его статьи в «Красной звезде». Но вот песня о репортерах…Она немножечко и о нас.
От ветров и водки
Хрипли наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет,
С наше повоюйте, с наше покочуйте
Вы хотя бы год.
Ночь, Грозный, за окном – война. И палят в темноту пулеметы. Мертвые коробки разбомбленных домов окружают маленькую гостиницу репортеров. Утром они вновь разойдутся и разъедутся по всей Чечне, чтобы к вечеру собраться в веселой и бесшабашной палате № 6 и порадоваться – опять никого не убили. Но…
А не доживем, мой дорогой,
Кто-нибудь услышит, снимет и напишет.
Кто-нибудь помянет нас с тобой.
…К счастью, на этот раз информация о мине, якобы подложенной в гостиницу, не подтвердилась. Саперы обшарили всё вокруг и ничего не нашли. Журналисты вернулись обратно. Домжур города Грозный продолжает работу… Владимир МЕЗЕНЦЕВ.
Журнал «Журналист», № 5, май 2002 г.